Мост Верразано - Страница 96

Оставалось надеяться на собственный легкий характер и на выдумщика Берта. И вот, на вторую ночь, когда Амми преодолела брезгливость и легла со своим выдумщиком на чудовищное подобие кровати, под старый нейлоновый спальник, провалявшийся в сыром каменном доме лет десять, и они вкусили свою порцию плотской любви, Умник вдруг сказал:

— А завтра Ронни поедет за проклятыми дощечками. — Помолчал и добавил:

— И вообще за барахлом.

Он, оказывается, успел залезть в «Интернет» и набраться информации о всяких фирмах в окрестностях Памплоны, так что утром Рон отправился на «мерседесе» закупать «проклятые дощечки» по списку. Надо заметить, Рон был так же мрачен, как Амалия, но в отличие от нее вовсю это демонстрировал. Вернулся же он на прокатном грузовике, и в хорошем настроении, и даже объяснил, что вести тяжелый грузовик по здешним серпантинам — настоящее мужское занятие, в если друг Берт окончательно проест ему печенку, он наймется водить грузовики по Пиренеям.

Рон успел вернуться до сумерек. Они пообедали на скорую руку, и мужчины принялись разгружать кузов машины, забитый под завязку. Это было что-то чудовищное: мотки провода, доски, фанера, какой-то станок в ящике, электроплита, холодильник, тюфяки, ящик с инструментами и еще разные мужские игрушки, названия которым у Амалии не было.

Тюфяки, надо заметить, Рон приобрел особенные — знаменитой, как объяснил Умник, английской фирмы. «Чтобы жопке твоей было удобненько», — сказал он Амалии. Эти тюфяки она сама внесла в дом, а после не подходила к грузовику — страшно было, честное слово… Она в первый раз видела, как эти двое работают, не сотворяя при том какие-то непостижимые для нее чертежи или металлические детали, а делая зримое и общепонятное дело: вытаскивают из грузовика тяжеленные вещи и в строгом порядке раскладывают их на полу огромной комнаты, занимающей половину первого этажа. Мужчины сновали туда-сюда стремительно, как ласточки, вылетающие за добычей и возвращающиеся в гнездо; сначала с прибаутками, а потом молча — если не считать двух односложных английских слов, означающих дерьмо и совокупление. До полной темноты успели разгрузиться — вот что было невероятно. Этой ночью спали уже по-человечески, на мягком и чистом, а утром Рональд полез на столбы и натянул новые провода, после чего опять укатил на своем грузовике. Через пару часов под кухонным потолком вспыхнула лампа.

— А теперь у нас дела завертятся! — объявил Берт и на радостях плеснул водки себе в Амалии.

Но это, напоминаю, было шесть месяцев назад. Всё это время два волшебника вкалывали — первый месяц по шестнадцать часов в сутки. Они успели отремонтировать половину дома, снабдить его среди остального спутниковой антенной и удобной ванной комнатой. Затем их жизнь переместилась в мастерскую, оборудованную на сей раз прямо в доме. Там они взяли в работу две Невредимки, предназначавшиеся для автомобилей, объединили их, пристроили к ним какую-то длинную узкую коробку и к середине лета накрыли всю усадьбу колпаком защитного поля. Амалия, несколько уже осатаневшая и от хозяйственных забот, и от постоянного одиночества, подумала было, что теперь можно будет вздохнуть. Но тут Рон сообразил — к великому восхищению Берта, — как сделать этот колпак чувствительным к внешним прикосновениям, чтобы он подавал сигналы, когда кто-то пытается преодолеть невидимую преграду. Несколько ночей эта штуковина мешала всем спать {особенно — Амалии). На колпак налетали птицы, наскакивали, наверное, и животные покрупнее — лисы, может быть, или зайцы, так что контрольный прибор начинал пищать каждые несколько минут. Наконец решили отключать прибор на ночь, а днем пусть себе пищит.

И вот, когда все это осталось позади, когда Рон стал работать не но шестнадцать, а всего по двенадцать часов, а Умник и вовсе по десять, когда наступила неуютная горная осень, Амалия взбунтовалась.

Она ненавидела домашнее хозяйство — это прежде всего. Но еще ей надоело сидеть взаперти и общаться с остальным миром, только таращась на экран телевизора или компьютера. Надоела до отвращения даже дикая красота ущелья, его желто-коричневые выветренные скалы, утыканные иссиня-зелеными пятнами деревьев; надоели облака — белые утренние, висящие высоко в небе, и серые, ежевечерне переползающие через зубчатую стену скал вниз, в долину.

Теперь Амалию приводило в исступление даже то, что прежде восхищало: неистовая работоспособность Берта. Она — в отличие от Нелл — понимала, что он истинный гений, что он изобретает невероятные вещи и что она ему пo-настоящему помогает. Амалия очень хорошо помнила, как он ранним утром сорвался с постели, разбудил Рона, и они в истерическом темпе (насколько это определение подходило флегматику Рону) потащили из кладовой на верстак две автомобильные невредимки. Мужчины сооружали эту штуковину несколько дней; стоял жаркий июль, колодец пересох, и водяной насос засорился, — им было некогда заняться ремонтом, но каждый день после обеда Берт уводил Амалию в спальню, раздевал, и ощупывал ее тело огромными нежными лапами, и надевал ее на себя, как наперсток на палец, и говорил нежным рычащим шепотом, что она красивей всех на свете. А когда штуковина заработала и над усадьбой поднялся невидимый защитный колпак, Берт сказал — смотри, если бы не ты, я бы отродясь этого не придумал.

Теперь ей надоел и колпак. Поначалу она восхитилась этой выдумкой: невидимая броня, полусфера, одевающая круг земли с домом посередине. Человек не пройдет, ни птица, ни пуля не пролетит — мечта любого охранника… Однако же Амалия знала, что здесь они и без того в относительной безопасности. Места эти были необыкновенно дикие и пустынные, пастухи сюда не забредали. Наезжал человек с ближайшей фермы — милях в десяти, — привозил овощи. Да изредка, примерно раз в месяц, кто-нибудь забредал случайно и уходил, как считала Амалия, ничего не заподозрив: Эйвон очень ловко выдавал себя за испанца. Цвет волос у него был самый подходящий для кастильца, а произношение безупречное, как у истинного сына мадридских улиц. Так что колпак был ни к чему.