Мабен поморщился — не любил он негрофобства.
— А что за человек этот новый? Ты его знаешь?
— Реджи Уэбб, детройтский. Никогда раньше не видел. Тоже черный.
— Да, не знаю такого. Что ему предлагалось?
— То да се — я, мол, из газеты, и ежели бы хоть какую информацию, и так далее. Уэбб его пока послал.
— Он его не арестовал?
— Помилуй, Жако, за что?
— Но вы его взяли под колпак?
— И опять ты обо мне плохого мнения. Ведем, ведем… Подозрение есть, что он тот же самый, что купил твоего испытателя, Уоррена. Вот фото — сам проверишь, или мне?
Мабен подумал, заодно еще раз убрал лапу Джо со стола.
— Нет, вы и проверяйте… Что еще?
— Еще? А еще я слабым своим умом выработал соображения.
И Бернанос изложил эти соображения. Они базировались на двух основаниях. Первое — что противник, судя по описанию Мабена, неограниченно богат, то есть, как принято считать, может буквально все. Второе — что противник, эти шестеро магнатов, буквально трясутся над своей драгоценной репутацией. Они не привыкли, они не умеют отдавать приказ — «убей». Прямому подчиненному отдашь — так он тоже приличный человек, он тоже не по этому делу и может предать со страху… У кого-то из них был случайный контакт с гангстерами, этот контакт и был использован.
— Понимаешь, Жако? — горячо говорил Бернанос, выкатывая глаза и шевеля пальцами. — Понимаешь, дружище? Убить, взорвать эти гангстеры могут. Даже первоклассно, если им отвалят по миллиону за акцию. Узнать, когда отправляется грузовик, приготовить бомбы… — знаешь ли, не очень профессиональные были бомбы, их только уложили как следует… Это они могут, говорю. Но сыск — не их профессия. Сморчки — шли за твоими вплотную да обделались. Между прочим, Уэбб уже расколол ту парочку, что твои взяли в Метро-Уэйн. С ними были еще трое.
— Ага, — сказал Мабен. — И что?
— Да ничего. Проболтались, а потом стали отпираться.
— Вот в чем дело…
— Какое дело?
— Да так, пустяки.
Мабен пока никому не хотел говорить об Амстердаме и о том, что Амалию и Джека никто не преследовал на пути из Франкфурта.
— Темнишь, — констатировал Джо.
— Не хочу отягощать тебя лишней информацией, — солгал Мабен.
— Ну и не надо, — жизнерадостно заявил Джо. — Вот что я хочу сказать: такая картинка — это ненадолго. Ставлю свой пиджак против твоей пуговицы, что сейчас они как бешеные ищут детективов — ловить твоего изобретателя. В Европе…
— Прав ты, наверное, — сказал Жак. — Ты всегда соображал на этот счет… Прогнозист. Хорошо, так ты зарядишь своего человека в Лондоне?
Бернанос все-таки схватил факсограмму со стола. Мабен терпеливо отнял ее.
— Привязался! — крикнул Бернанос. — Сказано — сделано, пока денежка капает! Ты меня не сбивай, знаешь, что я прогнозирую? Они обратятся к Лентини.
— Крепкий прогноз… Так-таки к самому? — спросил Жак, хотя и сам понимал, на чем этот прогноз основан.
— К кому же еще! Он на деньги дико жадный — ну, они все жадные, но этот ведь держит слово, каждый знает, Жако, и смотри! Вот ты к нему прибываешь под покровом ночи, привозишь что надо и даешь заказ, а? Никто на свете, кроме него, не будет знать, кто заказчик. Он-то не проболтается. Машина заработает, отлаженная машина, ведь они держат натасканных ребят, чтобы искать изменников и вообще кого надо. И не только искать, но и убивать. Крестный папаша Лентини, вот кто им нужен, и как они с ним споются, тогда держи свои штанишки покрепче…
— Убил… — сказал Жак. — С семейством Лентини совладать трудно… Твой совет?
— Прикончить Лентини, — изрек Бернанос и захохотал. Потом добавил, все еще ухмыляясь:
— Запрячь своего изобретателя под землю. Кстати, у меня есть… э-э… свой парнишка… у Лентини. Не дешевый парнишка.
Мабен покивал.
— Включишь в счет. Сейчас деньги нужны?
— А когда и кому они не нужны? — сказал Бернанос.
"Боже, Господь мой, помоги, — думал Жак, заполняя голубой листок чека. — Помоги и против Лентини». Еще работая в ФБР, он понял, что против этого «крестного отца» никакие средства не действуют. Уже тогда «семья» Папы Летгини подмяла под себя половину Нью-Йорка, и ходил упорный слух, что мэр — его протеже и ставленник. И ведь хороший был мэр, между прочим… На Бога только и оставалось надеяться.
Они условились, что Джо позвонит и передаст по факсу координаты лондонского «парнишки» — без комментариев. И Мабен погрузился в прочие свои дела, придавленный, как Сизиф, камнем ожидания.
Амалия между тем мерзла. Отчаянно мерзла. С ней приключилась та же беда, что и с Эйвоном по приезде, — не было денег, подходящих для телефона-автомата. А обнаруживать себя без благословения шефа она все же не решалась. И они с Джеком притулились под забором, прикрывающим хотя бы от ветра, и стучали зубами, ожидая неизвестно чего. Джек безостановочно ворчал и особо упирал на то, что Голландия — дикарская страна, потому что из нее нельзя позвонить в Штаты за счет вызываемого абонента. И холодрыга здесь дикарская.
Вдоль уныло-ровного поля, тянущегося за оградой, горизонтально летели редкие снежные хлопья. Над головами качались и посвистывали голые ветви ивы.
Амалия сдалась через час, когда стало понятно — а Джеку давно это было понятно, — что беглецы не собираются покидать уютный свой домик. Им-то тепло… И еды, небось, полно…
— Ладно, двинули, — сказала Амалия Джеку, и они пошли.
За окном гостиной никого не было видно; они прошли к крыльцу, Амалия позвонила. Почти тотчас откликнулся звонкий мяукающий голос, дверь отворилась, и они увидели Марту Лионель. Она, видимо, улыбалась, еще подходя к дверям. Проговорила что-то по-голландски — непонятное, но явно доброжелательное. Амалия спросила: